Бестужев-Лада И. В.
Прогнозирование прошлого - нужно ли и можно ли? Как известно, историческая наука исключает сослагательное наклонение ('если бы - то...'). И это понятно: если ставится задача описать и объяснить какое-то событие - а именно к этому сводится задача любой науки - то всякие чисто умозрительные (виртуальные) конструкции тут неуместны. Однако не менее хорошо известно, что, помимо науки, существует еще целых шесть равнопорядковых с ней форм общественного сознания, начиная с философии. И в последней без сослагательного наклонения никак не обойтись. В самом деле, какие уроки истории можно извлечь из того или иного исторического события, если оно могло произойти только так, как произошло, а следующее произойдет только так, как произойдет? Иное дело, когда рассматриваются различные варианты - тогда, по крайней мере, можно ориентироваться на лучший. Кстати, и в самой науке иногда возникают аналогичные ситуации. Например, в исследованиях будущего, где в противоположность исследованиям прошлого (т.е. истории) приходится иметь дело не с событиями, которые можно описать, но невозможно изменить, а с проблемами и целями, сообразно которым события будущего можно изменить, но невозможно фиксировать, как состоявшиеся события прошлого. Возникает вопрос: нельзя ли инструментарий исследований будущего обратить в прошлое с целью расширить диапазон оценок в философии истории, сделать их более обоснованными?
В современной прогностике (теории исследований будущего или, проще говоря, прогнозирования), помимо собственно предвидения явлений и процессов будущего, различаются еще три разновидности предвидения (квазипредвидения):
- презентивное - прогнозный подход к неизвестным или недостаточно известным явлениям и процессам настоящего так, как если бы они относились к будущему. Пример - прогнозы залежей запасов полезных ископаемых;
- реконструктивное - прогнозный подход к неизвестным или недостаточно известным явлениям и процессам прошлого так, как если бы они относились к будущему. Пример - прогнозы возможного состояния событий или памятников древности по некоторым исходным данным, сохранившимся до настоящего времени;
- реверсивное - прогнозы возможного состояния событий, процессов прошлого при логическом продолжении известной тенденции от настоящего к прошлому или от менее к более отдаленному прошлому.
Во всех трех случаях имеется в виду использование научного инструментария прогностики (модифицированного с учетом специфики объекта, предмета, проблемы исследования): анализ трендов, аналогии, экспертиза, сценарии и т.д.
Возникает вопрос: возможно ли использование всего этого не только в прогностическом, но и в историческом исследовании? Ответ разумеется сам собой: не только возможно, но давно используется на деле. Правда, с одним ограничением: без обращения к сослагательному наклонению, не без оснований запрещенному в исторической науке. Когда же речь идет об осмыслении установленных наукой фактов (т.е. о философии истории), то снимается и это ограничение. В самом деле, без сослагательного наклонения любое осмысление будет изначально ущербным, исключающим усвоение уроков истории. А ведь именно в уроках истории, если верить учебникам, суть и смысл занятий историей. И если то или иное событие могло произойти только так, как произошло - то какой отсюда урок? Например, если дикие злодеяния Ивана Грозного или Сталина, дикий волюнтаризм Петра III, Павла I или Хрущева не имели никаких реальных альтернатив, - то какие отсюда можно вывести уроки, кроме тех, что если появятся новые Сталин или Хрущев, то новых злодеяний или волюнтаризма все равно не избежать? Совершенно иные выводы напрашиваются, если рассмотреть чисто прогностические сценарии альтернативных вариантов развития событии при различных допущениях (например, устранение перечисленных или им подобных персонажей в самом начале их деятельности или вообще появление на их месте иных потенциально вполне реальных фигур). Тогда история предстает не как цепь фатально предопределенных событий, которые можно лишь констатировать, а как совокупность, причинно-следственных процессов, которые при иных условиях вполне могли быть тоже иными. Главный урок истории в данном случае заключается в том, чтобы не допустить возникновения причин, ведущих к негативным следствиям. Напротив, обратить сугубое внимание на причины, порождающие следствия позитивные.
Другими словами, если у прошлого нет альтернатив, то их быть не может и у настоящего или будущего. Поскольку то и другое является, как общеизвестно, всего лишь логическим продолжением прошлого. С этой позиции будущее предстает таким же фатальным, жестко детерминированным, как и прошлое. Но тогда теряется смысл исследований будущего: его в таком случае можно и нужно лишь пытаться предугадывать, что гораздо эффективнее получается в сфере эзотерии (точнее, веры, как еще одной формы общественного сознания, равнопорядковой науке, философии, искусству, морали, праву, политике). Известно, впрочем, что современные исследования будущего отнюдь не сводятся к предугадываниям-предсказаниям, а тесно связаны со сравнительным анализом именно различных возможных альтернатив. Такой подход на глобальном уровне привел к рождению целого комплексного направления исследований будущего - альтернативистики (исследование возможных путей перехода от существующей к альтернативной цивилизации, способной оптимально решить глобальные проблемы современности, изучаемые другим комплексным направлением исследований будущего - глобалистикой).
Коль скоро существует и успешно развивается альтернативистика, то почему бы не быть ее зеркальному отражению в прошлое - так сказать, ретроальтернативистике? Как известно, альтернативистика выдвинула немало гипотез, часть которых близка к уровню достаточно верифицированных теорий. Например, теории редуцированной ( 'чистой') энергетики, демографического оптимума, экологизации и демилитаризации мира, гуманизации образования, культуры, вообще социальных отношений и др. Точно так же ретроальтернативистика способна, по нашему мнению, развить теорию упущенных возможностей в том или ином историческом процессе. Думается, такой подход позволит намного полнее и глубже осмыслить последние в смысле уроков на будущее. Разумеется, при этом придется иметь дело не с историческими фактами, а с так называемой виртуальной (умозрительно сформированной, при известных допущениях) действительностью. В отличие от совсем недавнего прошлого, когда виртуальная действительность казалась чем-то из области воинствующего идеализма, ныне, в связи с начинающейся компьютеризацией не только производства, но и, можно сказать, самой жизни обладателей персональных компьютеров, - отношение к данной разновидности объективной реальности, данной нам в ощущениях (как и всякой материи), принципиально меняется. Хотим мы этого или нет, но нам во все более значительной степени придется жить не только в исторической, но и в виртуальной действительности. И почему бы не использовать такую возможность (на глазах переходящую в необходимость) специально для целей философии истории.
Чтобы попытаться продвинуть вышеприведенные сугубо гипотетические положения на уровень теоретических, попробуем если не верифицировать, то хотя бы апробировать их на нескольких конкретных примерах. В принципе годится любой пример. Например, судьба России без реформ Петра Великого (если бы, скажем, верх взяла Софья, а Петра бы удалось физически устранить как царевича Дмитрия). Или успех восстания декабристов с полным физическим истреблением всей императорской фамилии. (Кстати, без такого допущения, на наш взгляд, совершенно невозможно дать достаточно полную оценку этому движению.) Мы останавливаемся ниже да примерах из русской военной истории только потому, что последняя является первой научной специальностью автора. Читатель сам может дополнить их любыми другими. Желательно подходить к ним только как к одним из многих возможных иллюстраций выдвинутых выше теоретических положений. Было бы нежелательно - хотя и соблазнительно - свести дискуссию на уровень деталей приводимых ниже иллюстраций. Напротив, очень желательно сместить центр тяжести полемики именно на теоретические аспекты, оставляя за иллюстрациями чисто иллюстративную роль.
2. Иллюстративный пример: 1812 год
Сценарий 1. Официальный французский (обобщенная западная историография).
Наполеон собрал армию, достаточную для разгрома русской. Он решил разбить по частям, русские войска, разделенные на три (фактически даже на четыре) группировки. В битве под Москвой он нанес поражение двум объединившимся главным группировкам, вступила Москву и стал ожидать мирных предложений из Петербурга. К несчастью, русские поджигатели сожгли Москву, и французы вынуждены были отступить, не дождавшись капитуляции противника. Неожиданно ударили сильные морозы, которые дезорганизовали, а затем практически истребили отступавших. Это стало переломным моментом в наполеоновских войнах. Наполеону так и не удалось восстановить армию прежней высокой боеспособности, и враждебная ему коалиция европейских держав постепенно одержала верх.
Сценарий 2. Официальный русский (доведенный до абсурда в советской историографий).
Немецкие доктринеры в генеральном штабе русской армии разделили русские войска на несколько группировок, и возникла угроза разгрома их по одиночке. Однако главные силы русских, отступая, объединились и под командованием Кутузова дали Наполеону отпор в сражении при Бородине, обескровив противника и подорвав его наступательную мощь. Тем не менее Кутузов по стратегическим соображениям, как бы заманивая французов в ловушку, оставил Москву и встал на пути их неизбежного отхода. Захватчики сожгли городи, не дождавшись капитуляции русских, вынуждены были оставить его. Они попытались двинуться к югу по еще не разоренной войною местности, но русские снова дали им отпор, и отступать пришлось по прежней дороге под непрерывными ударами преследовавшей их русской армии и партизанских отрядов. Сильный мороз довершил истребление противника, так и не сумевшего оправиться от этого удара.
Критика сценария 1.
Начиная войну, Наполеон сделал ставку на генеральное сражение с заранее предрешенным в его пользу исходом (тройной перевес в силах!) и неизбежной после этого капитуляцией противника. Он совершенно не принял во внимание возможность иного хода событий, и поэтому его предприятие обернулось авантюрой, изначально обреченной на провал, коль скоро генеральное сражение запоздало и не имело уже решающего значения, а царь не занял капитулянтской позиции и решился на войну до победного конца. В сражении при Бородине он не проявил присущего ему таланта полководца. Просто, пользуясь численным перевесом, оттеснял русских с одной позиции на другую массированными лобовыми ударами, что влекло за собой неоправданно большие потери. В принципе русские на следующий день могли возобновить сражение и вывести из строя еще несколько десятков тысяч солдат (из примерно сотни тысяч боеспособных французов), но ценой полной потери своей армии. Кутузов предпочел отступить за Москву, сохранив армию. Наполеон оказался застигнутым врасплох неожиданным (для него) московским пожаром, который разом перечеркнул планы перезимовать в городе, чтобы принудить противника к капитуляции угрозой похода на Петербург или на Украину весной следующего года. У него не было никакого плана отхода, поэтому он потерял в бездействии целых пять драгоценных осенних недель, тщетно ожидая капитуляции и всячески пытаясь завязать мирные переговоры. После этого начал разведку боем, пытаясь прощупать дорогу на юг, но понял, что это сопряжено с большими потерями и повернул на прежнюю дорогу, где разоренная местность не давала возможности добывать продовольствие для солдат и корм для лошадей. Поэтому даже если бы не было морозов, его армия все равно была бы деморализована и потеряла боеспособность: две-три недели надо было идти пешком, сначала питаясь кониной, а последние несколько дней вообще без пищи, так как до самой Вильны не было никаких продовольственных складов - состоявшийся вариант отступления попросту исключался изначально. В результате даже если бы из России спаслось на несколько десятков тысяч солдат больше - они все равно были бы небоеспособны чисто физиологически.
Общая оценка. Столько грубых просчетов при планировании войны, при ведении генерального сражения и главное при организации отхода - все это не позволяет оценивать полководца и его генштаб иначе как самых низкопробных авантюристов на уровне заурядных бандитов. Добавим, что личное поведение Наполеона при отходе его войск было просто позорным (имеется в виду полное равнодушие к судьбе преданных ему людей), а его бегство в Париж, оставляя остатки армии на произвол судьбы, - хуже чем позорным, хотя и вынужденным сложившейся в Париже обстановкой, грозившей государственным переворотом.
Критика сценария 2.
Разделение главных сил русской армии на две группировки в преддверии явно неизбежной войны было глупостью, граничащей с преступлением, так как заранее обрекало их на разгром по одиночке. Однако ирония судьбы состояла в том, что именно эта глупость спасла русскую армию от разгрома. Если бы обе группировки соединились до начала войны, им было бы психологически труднее уклоняться от генерального сражения в первые дни войны, а тройное численное превосходство врага, безусловно, решило бы исход сражения в его пользу. Вот почему решение Барклая отступать было вполне оправданным, а горячие требования Багратиона дать сражение являлись лишь стремлением поддержать свою репутацию безоглядного храбреца (впрочем, вполне искренним). Кстати, во французской армии точно такую же роль играл Мюрат. Но того сдерживал Наполеон, а для Багратиона Барклай не был авторитетом. Потребовался Кутузов, чтобы армию не вынудили на самоубийственный для нее шаг. Но и Кутузов, пусть с тяжелым сердцем, вынужден был дать ненужное стратегически, но неизбежное психологически (ради сохранения морального духа армии) сражение под Москвой. И вынужден не противником, а дворянским общественным мнением - другого тогда в России не было. Называя вещи своими именами, его вынудили к заведомо невыгодному для русских сражению задававшие тон придворные негодяи, сами жизнью не рисковавшие. Чтобы отдать противнику Москву без боя, требовался авторитет царя, да еще поддержанный церковью. Но царь на такой шаг не решился. Давая вынужденное сражение, Кутузов вполне оправданно не рассчитывал, да и не мог при сложившемся соотношении сил рассчитывать на победу. Он занял чисто оборонительную позицию с чисто демонстративными целями. Ему повезло, что Наполеон пошел на лобовой удар. Охват и тем более обход слабого левого фланга русских неизбежно повлекли бы их беспорядочное отступление, т.е. разгром. Однако Наполеон, видимо, опасался, что русские в случае охвата - обхода их позиций продолжат отступление. А ему важно было 'перемолоть' возможно больше русских солдат - жизнь французских и тем более их союзников он и в грош не ставил. Чем меньше солдат осталось бы у русских после генерального сражения - тем сговорчивее оказался бы царь на последующих мирных переговорах, что составляло конечную цель Наполеона. Так что, как видим, даже кажущаяся порой очевидной полководческая бездарность может иметь определенные политические корни.
Впрочем, и Наполеону повезло, что Кутузов не предпринял более активных действий на коммуникациях противника Вильна - Москва. И снова ирония судьбы: в этом случае французам пришлось бы из-за нехватки боеприпасов, продовольствия и фуража (особенно после московского пожара) спасаться бегством из Москвы на несколько недель раньше. Ирония судьбы состоит в том, что именно в этом случае их спаслось бы гораздо больше и в гораздо более боеспособном состоянии. Таким образом, явные просчеты дают порой более выгодные результаты, чем самые продуманные расчеты. Общая оценка. К несчастью для России, действия русской армии определялись не стратегическими и тем более не оперативно-тактическими, а сначала абстрактно-доктринерскими, затем сугубо политическими (точнее, придворно-политиканскими) соображениями. Поэтому оказались неизбежными огромные совершенно излишние издержки как при отступлении (включая Бородинское сражение), так и при неудачной попытке принудить к капитуляции спасавшегося бегством противника. Военно-политический гений Кутузова, ставящий его в 1812 г. вровень с Наполеоном, заключался в том, что он по мере сил старался минимизировать идиотизм положения. Но это ему не всегда удавалось.
Абсурдность советской версии истории Отечественной войны 1812 г. заключалась в том, что советские историки, под страхом жесточайших гонений - до беспощадной травли включительно - вынуждались изображать войну (не только эту) как сплошную цепь блестящих побед русского оружия. И автор сих строк не являлся в данном случае исключением, мог лишь 'уйти' в другие области истории. Основным методом тенденциозного приукрашивания событий было 'превращение' сражений с неясным исходом и даже явных поражений в победы, причем потери противника исчислялись по максимуму возможного, вплоть до грани фантастики, а потери русских столь же беззаветно преуменьшались. Так, например, при Бородине советскими историками было выведено из строя (на бумаге, разумеется) едва ли не вдвое больше французов, чем русских. Хотя общеизвестно, что потери были примерно равными и составляли до трети сражавшихся с каждой стороны (напомним, французов было почти вдвое больше, чем русских, не считая ратников, не умевших обращаться с ружьем и привлеченных только для сооружения укреплений): французы тысячами погибали в лобовых атаках колоннами под картечью русских батарей, а русские - такими же тысячами в плотных построениях (иначе тогда невозможно было удержать людей в строю) под рвущимися бомбами французских батарей, как это красочно описано в 'Войне и мире' Л. Толстого. Если же поверить в то, что французов при этом погибло вдвое больше, то получается, что русская армия отступила и сдала Москву слабейшему противнику, имея численное превосходство в силах. Таким образом, исторические сочинения под девизом 'патриотизм дороже истины' приводят к конечным результатам, прямо противоположным ожидавшимся.
Мы привели выше две обобщенные версии, основанные на одних и тех же исторических фактах, но существенно различающиеся по содержанию. Если же взять 'крайние' точки зрения особенно ретивых фальсификаторов истории, то получатся прямо противоположные сценарии. Это показывает, что даже в рамках исторической науки удельный вес виртуальных умопостроений может быть очень большим. Это дает основания для заключения, что в данном случае предлагается лишь качественно иной уровень виртуальности - только и всего. Разница в том, что в одном случае рамки виртуальности ограничиваются точно установленными историческими событиями, а в другом могут игнорировать подобного рода ограничения. Так, при любом уровне полета своей фантазии историк - если он выступает как историк - не может игнорировать такие фундаментальные факты, как Бородинская битва, сдача и пожар Москвы, гибель 'Великой армии' Наполеона и т.д. В отличие от него, философ истории, если это диктуется задачами его исследования, может допустить наличие или отсутствие чисто виртуальных фактов, лишь бы это не выходило за рамки реально возможного. Так, недопустимо использование в 1812 г. пулеметов, танков, самолетов, но вполне можно представить себе варианты этой войны без Бородина и оставления Москвы, даже вообще без вторжения в собственно Россию, но с результатами, на которые рассчитывал Наполеон, развязывая войну. Повторяем, все дело здесь в степени реальности вариантов и в том, насколько помогают они дать более глубокую оценку происшедших событий.
С этих позиций переходим от историографических к виртуальным сценариям войны 1812 г.
Альтернативно-виртуальный сценарий 1. (Победа Наполеона.)
Изначально делается ставка не на разгром русской армии, которого та могла избежать, отступая хоть до Волги и растягивая коммуникации наступавших до такой степени, когда надо было бы либо спешно и бесславно поворачивать вспять, буквально спасаясь бегством при потерях, сопоставимых с бородинскими, либо капитулировать от голода и без боеприпасов, как это неоднократно случалось в наполеоновских войнах (с австрийцами и теми же французами). Дело в том, что при тогдашнем способе ведения войны расчет наступавшего изначально делался только на возможность грабежа деревень на территории противника (продовольствие для солдат и сено для лошадей - это называлось реквизицией). Если такой возможности не было, то продвижение в глубь территории противника могло обеспечиваться только огромными продовольственными и фуражными обозами, для охраны которых требовалась все более значительная часть пехоты и конницы. Напомним, что Наполеон довел до Бородина лишь 180 тыс. чел. из более чем 400 тыс. его 'Великой армии' (не считая корпусов, прикрывавших наступление с флангов). Из остальной почти четверти миллиона лишь несколько десятков тысяч было убито и ранено в боях, выбыло из строя по болезни, дезертировало, попало в плен и т.д. Подавляющее большинство пришлось оставить на коммуникациях от Вильны до Москвы даже при условии сравнительно широких возможностей грабить русские деревни и кормить лошадей сеном из стогов вокруг них. Если бы Наполеон продолжал наступление, то до Волги могла дойти в лучшем случае десятая часть 'Великой армии' и достаточно было малейшего сбоя в коммуникациях, чтобы разразилась катастрофа. Здесь все зависело только от степени активности русских на этих коммуникациях. И, конечно же, от возможностей грабежа и фуражировки, которые в принципе нетрудно было свести к нулевым.
Между тем, как известно, целью Наполеона в развязанной им войне было вовсе не завоевание России (он не ставил такой цели даже в отношении Австрии и Пруссии, а уж Россией и вовсе сподручнее было управлять через царя). Цель была вынудить царя полностью подчиниться воле французского императора превратить Россию в государство - сателлита Франции на манер тогдашних Австрии и Пруссии. И такой цели вполне можно было успешно достичь принципиально иным путем, не связанным с риском углубления в Россию. Что и советовали Наполеону достаточно опытные в делах России люди. Но тщетно.
Как стало очевидным уже после свершившихся событий, оптимальным решением с учетом сложившихся обстоятельств была бы ставка на восстановление Речи Посполитой в границах XVII в. с отторжением от России всей Украины, а также Литвы и Белоруссии. Уже одно это разом низводило Россию на положение Австрии или Пруссии, поскольку французская армия оказывалась у ворот Смоленска и Риги, откуда до Москвы и Петербурга всего несколько суточных переходов. К тому же воодушевление традиционных врагов России - поляков - при таком повороте событий наверняка стало бы настолько большим, что польские контингенты в составе французской армии нетрудно было бы увеличить в несколько раз. Так, чтобы они оказались в состоянии сами по себе представить серьезную угрозу России. Особенно учитывая, что за их спиной стояли войска Наполеона и его союзников.
В этом случае данный сценарий распадается на четыре варианта:
1-1. 'Великая армия' Наполеона отбрасывает русские войска за Днепр и располагается на зимние квартиры в Польше. Провозглашается Речь Посполитая, ополчение которой, опираясь на Францию, начинает продвигаться к Смоленску и Харькову, втягивая русские войска в изматывающее противостояние и вынуждая Россию к переговорам о признании свершившегося факта и о фактическом подчинении Наполеону под страхом дальнейшего ухудшения положения. Вряд ли можно было рассчитывать на более выгодный для Франции результат даже при разгроме русской армии.
1-2. 'Великая армия' отбрасывает русские войска за Днепр. Провозглашается Речь Посполитая в границах XVII в. Французская армия дает русским генеральное сражение под Москвой, вынуждая их к дальнейшему отступлению, но тут же поворачивает обратно, чтобы успеть нанести такие же поражения русским группировкам, прикрывавшим Украину и Петербург. После чего отходит на зимние квартиры, с тем чтобы возобновить кампанию на следующий год выдвижением польского ополчения для изматывания русских и ускорения их капитуляции. Сильнейшим ходом была бы прокламация об освобождении крестьян в Речи Посполитой и России. Это наверняка вызвало бы волну крестьянских волнений, может быть, даже рецидив пугачевщины, т.е. опять-таки ускорение капитуляции царизма.
Существенным минусом такого сценария для Наполеона было то обстоятельство, что его 'Великая армия' рвалась в бой в значительной мере из-за надежды на грабеж Москвы, о сказочных богатствах которой ходили легенды. Поэтому его реализация могла бы быть возможной только в том случае, если бы русские заблаговременно эвакуировали Москву, предав огню все, что невозможно вывезти.
1-3. Французская армия после Бородинского сражения занимает Москву (чтобы воодушевить солдат, рвавшихся к добыче), предается, по обычаям тех времен, трехдневному грабежу и тут же отступает - желательно к югу, по местности, еще не разоренной войной, дает русской армии второе генеральное сражение (скажем, под Тарутиным) и довершает ее поражение. Возможно и третье генеральное сражение - с южной группировкой русских войск. После чего реализуется сценарий 1-2 в условиях, еще более тяжелых для России, поскольку та осталась бы практически без армии.
1-4. Французская армия после грабежа Москвы быстро отходит на юг, дает победные сражения армиям Кутузова и Тормасова и создает условия для вступления Турции в войну против России. Для этого Турции можно было бы щедро пообещать все северное Причерноморье и Кавказ до Кубани или до любого рубежа севернее, совершенно не заботясь о том, что такие посулы могут вступить в противоречие с обещаниями территориальной целостности Речи Посполитой в границах XVII в. Наоборот, неизбежный при такой политике будущий польско-турецкий конфликт лишь усилил бы роль Франции как верховного арбитра Европы. Думается, что Наполеона, с его психологией удачливого корсиканского бандита, нисколько не стеснила бы моральная сторона дела.
С другой стороны, все резервы, подходившие к французской армии, следовало направить под Ригу, присоединив к ним все возможные контингенты из состава главных сил, чтобы нанести поражение северной группировке русских и создать угрозу Петербургу. В свою очередь, такой ход должен был иметь конечной целью вовлечение Швеции в войну против России. Для этого Швеции можно было бы пообещать не только возвращение Финляндии, но также Эстляндию и Лифляндию, плюс, не скупясь, скажем, протекторат над Петербургом в статусе 'вольного города' типа Данцига - если бы Россия все еще упрямилась с капитуляцией. За этими рамками имеется в виду реализация сценария 1-2 - в несказанно более тяжких для России условиях.
Возможно, этот ряд сценариев может быть продолжен. Однако из всех реально возможных сценариев Наполеоном был выбран худший. Хуже него могло быть только решение продолжать наступление в восточном направлении - на Нижний Новгород или Казань. В этом случае катастрофа произошла бы примерно на месяц раньше, еще до сильных морозов.
Альтернативно-виртуальный сценарий 2. (Более эффективная победа России.)
Сценарий исходит из явной невозможности одолеть превосходящие силы противника (многократный численный перевес, плюс 'ореол непобедимости') в генеральном сражении. А вместе с тем из столь же явной невозможности в условиях тех времен растянуть коммуникации наступающих на тысячи верст, так как при надлежащей блокаде коммуникаций запасы продовольствия и фуража на подводах неизбежно иссякали за несколько дней, после чего столь же неизбежной была капитуляция наступавших из-за голода и массового падежа лошадей. Чему было немало примеров в военной практике тех времен (капитуляция австрийцев в Ульме, капитуляция одного из французских корпусов в Испании и т.д.). Единственный способ избежать подобной катастрофы - создание ряда продовольственно-фуражных магазинов по всей трассе наступления под достаточно надежной охраной. Но такое возможно было только в условиях Западной Европы, где местность обитаема, дороги прекрасны, возможности постоянных 'реквизиций' продовольствия и фуража по договоренности с местными властями (под страхом разорения местности) практически неограничены, а расстояния не превышают порядка нескольких сотен километров. Когда же расстояния растягиваются на тысячи верст, да еще в условиях пустынного бездорожья, то для охраны магазинов вряд ли хватило бы всей 'Великой армии', что заранее делало поход бессмысленным.
Исходя из этих предпосылок, следовало с самого начала авторитетом царя и церкви категорически запретить открытое сражение с превосходящими силами противника (понятный для казацкой психологии русских призыв: не замай - заманивай на явную погибель всех до последнего!). Вместо этого сосредоточить усилия на двух аспектах.
1. Эвакуация жителей из всех населенных пунктов в радиусе продвижения армии противника - от самой малой деревни до Москвы включительно, при возможно более полном истреблении запасов продовольствия и фуража (включая фуражировки на окрестных полях), с тем чтобы вынудить противника тратить возможно больше сил для охраны транспортов с продовольствием и для очень рискованной фуражировки на отдаленных полях. Моральное и физическое состояние наступавших еще более ухудшилось бы, если бы все населенные пункты на их пути сжигались дотла еще до вступления в них неприятеля, Смоленск следовало сжечь, когда французы еще только подходили к нему (он все равно сгорел!), а Москву - как только Наполеон появился бы на Поклонной горе (без всякого Бородинского сражения).
2. Активизация действий на коммуникациях противника как партизанских отрядов, так и сводных отрядов регулярных войск с целью изматывания противника, перемалывания его живой силы, всяческого торможения его движения (для выигрыша времени, с учетом неумолимого приближения зимы, т.е. бескормицы лошадей и необходимости отступления на зимние квартиры под страхом катастрофы). Собственно, именно такое решение и было в конце концов принято, но с огромной потерей времени и в недостаточно больших масштабах. Первопричиной было гипертрофированное понятие чести, заставлявшее воина предпочитать открытый бой и считать предосудительным удары исподтишка. В данном случае такое благородство было явно самоубийственным, тем более, что приходилось иметь дело с Наполеоном, для которого понятия чести просто не существовало. Но для тогдашнего русского дворянина решиться на отступление без боя и на удар исподтишка в спину было мучительно позорно. Вот почему такой сценарий изначально и полномасштабно мог быть реализован только прямым повелением царя, подкрепленным авторитетом церкви.
При таком повороте дел, если бы Наполеон обогнул горящую Москву и двинулся дальше - он пошел бы навстречу быстрой катастрофе (буквально через две-три недели максимум), а если бы повернул обратно - даже на юг-то впечатление было бы равноценно его моральному поражению, причем отступление под ударами русских по его коммуникациям неизбежно в значительной мере подорвало бы боеспособность французской армии и заставило бы на следующий год начинать все сначала. Заметим, что это вряд ли было возможно в условиях того времени, так что, скорее всего, последовали бы мирные переговоры на более или менее приемлемых для России условиях. Что - учитывая соотношение сил - явилось бы совсем неплохим результатом для России. Правда, в этом случае наполеоновская империя в Западной Европе сохранялась. Но так ли уж плохо это было бы для Европы, да и для самой России, если сравнить такую перспективу с реальностями 1813-1871 гг.?
3. Иллюстративный пример: 1941 год Сценарий 1. Обобщенная западная версия.
По достаточно достоверным данным германской разведки, СССР к 1941 г. потерял обороноспособность до такой степени, что создалась реальная возможность быстро (за несколько недель) разгромить или даже полностью уничтожить его вооруженные силы и оккупировать по меньшей мере Европейскую часть страны. В точности, как это произошло в 1939-1941 гг. со многими странами Западной Европы.
Обороноспособность была потеряна из-за психопатии диктатора СССР И. Сталина, который, превентивно истребляя каждого, потенциально способного противиться его диктатуре, расстрелял десятки тысяч офицеров, в том числе почти поголовно всех, способных к конструктивному мышлению за рамками простого исполнения команд свыше. За редчайшими исключениями (типа Шапошникова или Жукова), на командных должностях даже высших уровней остались самые низкоинтеллектуальные деятели Гражданской войны (типа Ворошилова, Буденного, Тимошенко), которые, -несмотря на впечатляющий опыт гитлеровских войн 1939-1941 гг., как и Сталин, как и все его окружение, тупо представляли себе предстоящую войну, как простое повторение хорошо известной им Первой мировой и Гражданской, когда участь сражений, как известно, решали стрелковые цепи, чье продвижение предварялось артиллерийской подготовкой и цепочкой танков, прокладывавших пехоте путь. Массированные прорывы конницы довершали удар и приводили к дезорганизации войск противника. Соответственно были построены вооруженные силы СССР, где, как и в Польше, в противоположность Германии главную ударную силу составляли не танки и самолеты, а конница. И несмотря на катастрофический опыт Польши, чья армия, построенная на тех же принципах, была разгромлена за несколько дней - никто не решился настоять перед Сталиным на необходимости быстрой модернизации армии.
Оперативно-тактическое невежество диктатора и его ближайшего окружения усугублялось стратегическим невежеством. В стремлении закрепить за собой захваченные территории Сталин выдвинул на новую государственную границу основные силы армии, словно нарочно подставляя их под уничтожающий удар в случае внезапного нападения противника. Кроме того, все та же психопатия диктатора подтолкнула его на поистине самоубийственное решение не 'провоцировать' потенциального противника деятельной подготовкой к войне, а целиком положиться на сговор с Гитлером, оставив армию и флот фактически на положении мирного времени. И это несмотря на растущий поток информации о концентрации германских войск на восточной границе с явной целью вторжения в СССР!
Соблазн наверняка покончить с СССР одним ударом, обеспечив тыл для дальнейшего противоборства с Великобританией (включая колоссальные ресурсы Советского Союза, которые могли оказаться в распоряжении агрессора) оказался сильнее всех других соображений, и 22 июня 1941 г. началось вторжение германской армии в СССР. Забегая вперед, надо подчеркнуть, что разведка не подвела и что Красная армия действительно была разгромлена за две-три недели и даже почти целиком уничтожена за последующие два-три месяца. Из пяти миллионов человек ее первоначальной численности (плюс почти столько же мобилизованных и подошедших на передний край в первые месяцы войны) свыше миллиона было убито, втрое больше ранено и около четырех миллионов попало в плен. Однако германцы потеряли слишком много времени и сил на штурм городов (особенно Одессы, Севастополя, Ленинграда, Москвы - причем в двух последних случаях неудачный) и оказались скованными рано ударившими морозами. Тем временем фактически уничтоженную 5-миллионную Красную Армию сменила созданная за считанные месяцы 13-миллионная Советская Армия с модернизированным современным вооружением не хуже германского, а главное - с совсем иными военачальниками (даже Жуков предстал в ином качестве не просто исполнителя идиотских директив), с принципиально иной структурой, организацией, стратегией, оперативным искусством, тактикой - даже униформой и знаками различия! - намного более соответствовавшими требованиям обстановки и времени. Это решительным образом изменило соотношение сил и предопределило поражение Германии. К тому же Советская Армия получила от США и Великобритании значительную помощь самолетами, танками, оружием, боеприпасами, обмундированием, продовольствием, что сыграло важную роль в ходе и исходе войны.
Всю летнюю кампанию 1942 г. германское командование потратило на прорыв к Волге и Кавказу, чтобы лишить Советскую Армию горючего для танков и самолетов, но завязло в Сталинграде и предгорьях Кавказа. Тем временем вновь наступила зима, и Советская Армия начала контрнаступление, которое продолжалось вплоть до падения Берлина в мае 1945 г. Оно было неостановимым потому, что Советская Армия, благодаря помощи союзников, постепенно наращивала свое превосходство в живой силе и технике, и при этом не останавливалась перед любыми жертвами, по-прежнему сплошь и рядом платя за каждого убитого врага десятком жизней своих солдат.
Судьбу войны решило открытие летом 1944 г. Второго фронта высадкой англоамериканских войск во Франции. Это заставило Германию отвлечь часть сил с Восточного фронта, что ускорило ее поражение и капитуляцию в мае 1945 г.
Спустя несколько месяцев, в сентябре 1945 г., после нанесения атомных ударов по городам Хиросима и Нагасаки капитулировал последний союзник Германии - Япония. Таким образом. Вторая мировая война закончилась победой США, Великобритании и Франции над Германией, Италией и Японией. Но если бы Гитлер не застрял под Ленинградом, Москвой, Одессой и Севастополем, то, возможно, до Сталинграда он добрался бы уже летом 1941 г. А если бы не ввязался в уличные бои в Сталинграде, то, не исключено, что в том же 1941 г. он дошел бы и до Урала.
Сценарий 2. Обобщенная советская версия.
Индустриализация СССР в ходе сталинских пятилеток, начиная с 1928 г., позволила существенно модернизировать вооруженные силы и к 1941 г. они превосходили потенциального противника по числу орудий, танков, самолетов, не говоря уже о живой силе. Однако вероломное нападение Германии 22 июня 1941 г. привело к потере значительной части техники и превосходству противника в воздухе и на земле (в танках). Это позволило фашистам к концу 1941 г. продвинуться до рубежа Ленинград - Москва - Ростов-на-Дону. Тем не менее героическое сопротивление Красной Армии позволило измотать и обескровить врага, подготовило возможность контрнаступления. Столь же героическая самоотверженность советского народа позволила не только восстановить, но и значительно увеличить военный потенциал страны и вновь добиться нарастающего превосходства в живой силе и технике. Под Сталинградом в конце 1942 г. была окружена и ликвидирована крупная группировка противника. Под Курском летом 1943 г. произошло крупнейшее встречное танковое сражение, закончившееся поражением германской армии. После этого наступление Советской Армии шло безостановочно и привело к штурму Берлина и капитуляции Германии 9 мая 1945 г.
Освободившиеся силы были быстро переброшены на Дальний Восток и за несколько недель полностью разгромили японскую армию в Маньчжурии. После этого капитуляции Японии стала неизбежной. Таким образом. Советская Армия сыграла решающую роль в том, что Вторая мировая война завершилась победой антифашистской коалиции.
Альтернативно-виртуальный сценарий (Победа СССР 'малой кровью'.)
В основу военной доктрины кладутся два положения.
1. Нежелательность, по военно-политическим соображениям (высокая боеспособность противника, накопившего опыт успешных 'блицкригов', плюс негативный в мировом общественном мнении образ агрессора) выступления в роли нападающей стороны, т.е. изначальная обреченность на оборону.
2. Недопустимость оказаться застигнутым врасплох и тем более поставить под удар силы, достаточные для эффективного контрнаступления.
В соответствии с такой доктриной основные силы сосредоточиваются в укрепленных районах по старой границе СССР (линия Новгород - Минск - Житомир - Одесса), причем самолетный, танковый и артиллерийский парк укрывается от внезапных бомбежек на крытых аэро - и танкодромах, на замаскированных полигонах - как это и предлагалось специалистами в 1940 г. Все пространство к западу от укрепрайонов до новой границы СССР занимается только пограничными войсками и подразделениями НКВД с единственной целью: задержать, насколько возможно, продвижение противника взрывами мостов, разборкой рельсов и другими известными способами, стремясь выиграть возможно больше времени для развертывания вооруженных сил в укрепрайонах. Наконец с учетом опыта войны 1939-1941 гг. (особенно в Польше и Франции) диспозиция для контрудара строится на идее встречных танковых сражений при чисто вспомогательной роли кавалерии партизанскими рейдами по тылам противника (подобно роли казаков Платова в Бородинском сражении). При таком раскладе сил продвижение германских танковых колонн от новой границы СССР до укрепленных районов по старой границе (если бы, конечно, при таких условиях Гитлер все же решился бы на нападение) неизбежно заняло бы минимум несколько дней. За это время основные силы успевали развернуться в боевые порядки и знаменитая Курская битва лета 1943 г. развернулась бы гораздо западнее и на целых два года раньше - в начале июля 1941 г. Даже если бы она закончилась поражением Красной Армии (что по меньшей мере не обязательно), то позиционная война к зиме 1941 г. установилась бы не под Ленинградом и Москвой, а скорее всего по Днепру или где-то неподалеку. Образно говоря, 1943 г. в реальном историческом исчислении начался как бы годом раньше, а штурм Берлина - даже двумя годами раньше. При этом потери советской стороны вполне могли бы быть соразмерны германским, т.е. укладывались бы в диапазон менее пяти миллионов человек - вдесятеро меньше имевших место в невиртуальной действительности.
Заключение
Если подходить к ретроальтернативистике не как к пропагандистской игрушке повышенного эмоционального воздействия, а как к действенному инструменту философии истории, то придется сосредоточить первостепенное внимание на четырех методологических проблемах, решение которых, по нашему мнению, имеет в данном случае приоритетное значение.
1. Критерий реальности виртуальных сценариев, позволяющий провести рубеж между реально возможными и явно фантастическими допущениями.
2. Критерий логичности виртуальных сценариев, позволяющий установить непротиворечивость причинно-следственных связей в их построении.
3. Критерий сопоставимости виртуальных сценариев между собой и с исторической действительностью, позволяющий сравнивать только сравнимое, сопоставлять только сопоставимое.
4. Критерий оптимальности виртуальных сценариев, позволяющий извлекать из них уроки на будущее в той же или исходной области исторического знания.
При решении такого рода проблем (перечень которых может быть продолжен), на наш взгляд, целесообразно обращение к инструментарию современной прогностики в возможно более широком диапазоне (анализ и оптимизация трендов, включая реверсивные: опрос экспертов, сценарное и матричное моделирование и т.д.).
c И.В. Бестужев-Лада, 1997. c 'Вопросы философии', 1997.
Игорь Бестужев-Лада
'Не ходил бы Бонапарт на Россию'
Опубликовано в газете 'Поиск' N47 (ноябрь 1999 г.)
Говорят, история ничему не учит. Может быть, это потому, что мы к ней относимся, как к чему-то застывшему, безальтернативному: 'Что было, то было, и иного не дано'. Между тем если ее воспринимать, как возможный урок, анализировать варианты исхода того или иного исторического события, учитывать при этом поступки действующих лиц, повлекшие нежелательные последствия, может быть, люди не стали бы снова и снова наступать на одни и те же грабли? В публикуемой ниже статье известный ученый доктор исторических наук Игорь Бестужев-Лада, обосновывая такой подход, размышляет о том, как извлекать из ошибок прошлого уроки для настоящего.
В современной прогностике (исследованиях будущего) есть такое направление - альтернативистика, которая изучает возможные пути перехода цивилизации, альтернативной существующей. Но коль скоро можно исследовать альтернативные варианты будущего, почему бы не исследовать, как могли бы протекать те или иные события в прошлом, если бы объективные и субъективные обстоятельства, сложились по-другому, и сделать это в рамках ретроальтернативистики?
Правда, наука история строжайше запрещает сослагательное наклонение. Однако наряду с наукой историей должна существовать философия истории. А вот в ней без сослагательного наклонения никак не обойтись. Ибо если ограничиться одним лишь 'что было - то было', то о чем тут размышлять? Прочитал, утер слезы - и иди спать. А в философии, в отличие от науки, искусства, этики, права, политики, религии, без размышлений никак нельзя. Уж такая это особая форма общественного сознания.
И философия истории действительно существует. Еще с античных времен. Ниже мы делаем попытку поразмышлять над судьбами мира и страны по логике прогноза 'если - то', только обращеного в прошлое.
Здесь мы сразу же наталкиваемся на два ограничения, с которыми необходимо считаться. Во-первых, размышления над судьбами человечества не могут и не должны тонуть в море допущений всего и вся - рассматриваются только те возможные варианты развития событий, которые помогают лучше, глубже понять события свершившиеся и вывести из них те самые пресловутые 'уроки истории', ради которых, собственно, и изучают историю.
Во-вторых, раз рассматривается не что попало, а определенная цепь событий, то мы, по сути, имеем дело с виртуальными сценариями возможного при определении условиях (эвентуального) развития событий. Эта технология в современной прогностике разработана довольно основательно и требует соответствия как минимум четырем критериям.
Прежде всего критерию реальности, отсекающему все заведомо фантастические версии. Например, можно представить себе войну 1812 года без Бородина и пожара Москвы, но недопустимо 'вооружать' Наполеона пулеметами и самолетами, а на место Кутозова ставить давно усопшего к тому времени Суворова. Затем критерию логики, устанавливающему причинно-следственные связи любых допущений. Скажем, можно при определенных условиях представить себе, что если бы Наполеон победил и Россия капитулировала, то одним из следствий этого стало бы движение декабристов и даже освобождение крепостных, но невозможно вообразить и то, и другое, как причину наполеоновского вторжения в Россию. Кроме того, критерию сопоставимости, требующему сопоставлять только сопоставимое. Например, можно проводить параллели между Испанией и Россией в их борьбе против Наполеона, но любые эвентуальные сценарии наполеоновских походов вряд ли дадут что-нибудь путное для прояснения сегодняшнего положения в России или Франции. Наконец, критерию оптимальности, позволяющему делать конструктивный вывод для 'уроков истории'. Иначе к чему ломиться в ворота философии истории? Скажем, философия истории войны 1812 года показывает уйму упущенных возможностей с той и другой стороны, что позволяет объективнее, глубже оценить события того времени, роль в них Наполеона, Кутузова, Барклая, Багратиона и других действующих лиц. А если заниматься просто разными допущениями, как это с упоением делают многочисленные дилетанты, превращающие историю в нечто среднее между скверной фантастикой и плохим детективом, то ничего, кроме презрения к такого рода шарлатанам, у читателя не возникает.
Теорию ретроальтернативистики можно развивать далее, но вряд ли она способна надолго приковать внимание читателя без прикладных аспектов, то есть конкретных примеров, позволяющих понять огромный конструктивный потенциал такого рода разработок.
Мы привели выше несколько примеров альтернативных вариантов развития событий 1812 года - просто в порядке иллюстрации. Сводя допущения в определенную систему согласно вышеперечисленным критериям, можно увидеть, какие возможности упустил Наполеон, а какие - приближенные и полководцы Александра I. В ином свете предстают советы, которые давали Наполеону не самые тупые из его консультантов. Например, такой: не рваться сразу в глубь России, а ограничиться в первый год восстановлением Речи Посполитой 'от моря до моря' и лишь затем измотать русскую армию противостоянием с польским ополчением, за спиной которого стояла бы непобедимая французская армия. Если бы одновременно Франция прокламацией об освобождении крепостного крестьянства смогла спровоцировать вторую пугачевщину, царизм наверняка сделался бы более поддатливым в переговорах о капитуляции, а это - единственное, что интересовало Наполеона во всей авантюре.
В ином свете предстает и воинственность большинства русских генералов во главе с Багратионом, настаивавших на скорейшем генеральном сражении с армией противника, вдвое превосходившего численность русских (Кутузову удалось свести это соотношение до 1,3:1) и поэтому наверняка разгромившего бы их наголову, на что очень надеялся Наполеон, и трагичность поражения Барклая, а затем Кутузова, который был вынужден дать Бородинское сражение не по стратегическим, а по морально-политическим соображениям (боевой дух армии и происки придворных политиканов). Это оптимальность стратегии скифов, оказавшихся в 513 г. до н.э. в сходном положении, когда на их земли вторглась армия персидского Дария Истасла. Скифы не стали с ним сражаться, а заманили в глубь степей, где захватчики стали страдать от голода и были вынуждены с позором бежать без всякого Бородина.
Философские размышления напрашиваются не только по поводу наполеоновских войн. Скажем, были ли у Гитлера шансы одержать победу во Второй мировой войне? Рассмотрение виртуальных сценариев в рамках ретроальтернативистики убедительно показывает, что при любых вариантах он в конечном счете был обречен, так как слишком мал был военно-экономический потенциал Германии по сравнению с огромным потенциалом антигитлеровской коалиции. Но если бы он получше провел дипломатическую подготовку войны против СССР, втянув в конфронтацию Японию и Турцию, как ему советовали некоторые приближенные, а главное - не ввязался бы в затяжную осаду Ленинграда, Севастополя и Москвы, прорвался бы к Сталинграду еще осенью 41-го, отрезав советскую армию от кавказской нефти, - возможно, он затянул бы Вторую мировую еще на годы и годы, и кто знает, Германия выторговала бы для себя в конечном счете что-нибудь более выгодное, нежели безоговорочную капитуляцию.
Точно так же, при любых допущениях, Сталин не имел ни малейшего шанса ворваться в Берлин на третьей неделе войны, как почти все в Москве были уверены весной 41-го, но вполне мог устроить немцам 'Курскую битву' двумя годами раньше состоявшейся - и далее, как говорится, со всеми остановками вплоть до победы при вдесятеро меньших потерях. Тот же результат получился бы, если бы он перед войной прислушался к профессионалам, которых не успел истребить, и оставил бы армию в укрепрайонах по старой границе, обезопасив военные аэродромы и танкодромы от внезапного удара противника.
В рамках ретроальтернативистики рассмотрим семь 'порогов' в истории России - бифуркационных точек, на каждой из которых история страны при определенных обстоятельствах могла бы пойти другим путем.
Один из таких порогов - XI век, когда шайка разбойников, дорвавшаяся до власти на берегах Днестра, вполне могла бы сохранить правящую династию созданной ими огромной восточно-европейской империи, если бы использовала давно известных к тому времени принцип майората - наследование только старшим сыном. В этом случае ни о каком татаро-монгольском нашествии не могло быть и речи. Напротив, какой-нибудь Ермак с гораздо более многочисленным воинством завоевал бы Сибирь на триста, если не на пятьсот лет раньше. И возможно, не только Сибирь. Но ведь такие умники нашлись бы не только в Киеве. И восточно-европейской империи пришлось бы столкнуться с точно такими же империями в Западной Европе и Средней Азии, которые тут же передрались бы между собой из-за наследства дряхлеющих Византии, Арабского Халифата, Индии и Китая. Первая мировая война разразилась бы тысячелетием раньше. Но поскольку у каролингов на Рейне и у чингизов на Амуре была точно такая же разбойничья психология, что и у рюриковичей на Днепре; поскольку все они смотрели на свои земли не как на государства, которые надо беречь, а как на добычу, которую надо делить, - постольку 'что было - то было'. Кстати, только поэтому Русь выбралась из-под татаро-монгольского ига, иначе быть ей Тибетом под чингизами до сего дня. Разве это не самые стоящие уроки истории?
Второй 'порог' - конец XVII века, когда достаточно было погибнуть во время стрелецких бунтов Петру I, мальчику-подростку с явной патологией психики, чтобы Московская Русь пошла бы своим традиционным путем и была бы избавлена от петровских реформ с их кошмарной для народа ценой. Но тогда в следующем столетии она наверняка стала бы в лучшем для нее случае второй Речью Посполитой, а в худшем - второй Персией или Турцией, попавших в зависимость от западно-европейских держав, которые дробили и грабили их. Полностью разделив их судьбу в том смысле, что разнообразные 'немцы' пришли бы на берега Волги вовсе не как колонисты по приглашению Екатерины II, а скорее как захватчики подобно испанцам в Южной Америке или англичанам в Северной. Так что тут тоже есть пища для размышлений.
Третий 'порог' - декабрь 1825 года. Декабристы, не будь они типичными русскими интеллигентами ( 'протоинтеллигентами'), вполне могли бы взять власть, но в конечном счете все равно потерпели бы поражение. Потому что на каждого Рылеева-Чацкого приходилась тысяча Фамусовых-Скалозубов. И всех немецких 'петров третьих', вокруг которых последние тут же бы сплотились бы, декабристам просто физически невозможно было истребить. Пролились бы моря крови, но зато 1861 год (в смысле крушения крепостного права) наступил бы, образно говоря, уже 1 января 1826 года. Стоит или не стоит такая цена такого ускорения социального прогресса? Это и есть одна из проблем подлинной философии истории.
Четвертый 'порог' - только что упомянутый 1861 год. Напомним, что против отмены крепостного права по очень веским соображениям выступало подавляющее большинство советников Александра II. Если бы молодой монарх поддался бы давлению с этой стороны, Россия 'въехала' бы в XX век с крепостным правом. И, следовательно, в 1905 год - с новой крестьянской войной, посильнее разинщины, пугачевщины и антоновщины вместе взятых. Так что, может быть, стоит восстановить памятники царю-освободителю всюду, где они были варварски разрушены, а не только в Санкт-Петербурге?
Пятый 'порог' - это 1917 год, когда Февраль не обязательно мог закончиться Октябрем, если бы в России горстка большевиков, подобно их товарищам по разуму в Баварии, Венгрии, Финляндии, была бы безжалостно истреблена до того, как они дорвались до власти. Этого требовали Георгий Плеханов, Вера Засулич, Вера Фигнер, Николай Морозов и другие видные деятели революционного движения. Тогда бы Россия к началу второй мировой войны, опять-таки прибегая к образным выражениям, обернулась бы 300-миллионной Чехословакией. Может быть, даже полумиллиардной, поскольку, если бы в 1919 году не отказалась бы участвовать в мирных переговорах и села за стол наряду с победителями в Первой мировой войне, то наверняка включила бы в себя значительную часть Центральной Европы и Ближнего Востока. На такую 'Чехословакию' Гитлер вряд ли решился бы напасть, даже если бы был вдвое-втрое сильнее, чем в 1939 г. Иначе говоря, если бы в 1917 году Февраль не вылился в Октябрь, то за Первой мировой войной вовсе не обязательно последовала бы Вторая.
Шестой 'порог' - 1921 год, когда, как настаивал Ленин, достаточно было заменить Сталина любым другим наркомом с менее выраженной патопсихологией - и вряд ли состоялась бы гибельная авантюра 'коллективизации сельского хозяйства' с неизбежным провалом и столь же неизбежным массовым террором, как единственным средством удержаться у власти. А затем с реализованной по второму разу после провала в 1918-1921 гг. утопией 'казарменного социализма', из которой мы никак не выберемся до сих пор при всех попытках 'перестроек', предпринятых Хрущевым, Косыгиным, Брежневым, Андроповым, Горбачевым, Ельциным в 1956-1964, 1966-1971, 1979, 1982, 1985-1991 и 1991-2000 гг. В этом случае мы сегодня были бы намного ближе к Китаю с его органичным хождением в рыночную экономику, нежели к сотрясаемым беспорядками Румынии или Албании.
Наконец, седьмой 'порог' - 1991 год, когда человек, более адекватно реагирующий на окружающую действительность, мог бы сделать СССР к 2000 году если не Чехией, то хотя бы сегодняшней Словакией, но уж никак не помесью нынешней Колумбии с пиратскими городами Вест-Индии трехсотлетней давности. Правда, в отличие от Словакии, учитывая советскую специфику, для этого пришлось начать Третью отечественную войну - на сей раз против самих себя. Точнее против разгула преступности и в первую очередь тех, кто обескровливает российскую (и не только российскую) экономику открытым грабежом, с переводом сотен миллиардов награбленных долларов на тайные счета в зарубежных банках. Понять это - значит написать политическую программу будущих партий социал-демократов и либерал-демократов (не путать с Жириновским), которым при реальной, а не сегодняшней фиктивной, партийной системе и при реальном, а не фиктивном разделении властей суждено вытаскивать Россию из тоталитарно-авторитарной ямы. Как и во всех цивилизованных странах с той же судьбой.
Разве этого мало, чтобы признать важность философии истории, включая ретроальтернативистику, в решении судеб родной страны и всего человечества в целом?
Свернуть