Альтернативная история в контексте естественнонаучной парадигмы: версия системного анализа
Бочаров А. Б.
'При всем богатстве выбора другой альтернативы нет' (из политического словаря времен М.С. Горбачева)
Сначала позволим себе небольшое лирическое отступление. История, утверждают, не знает сослагательного наклонения, но разве это может служить запретом для пытливого исследователя, разве можно не задаваться вопросом, интригующим воображение и будоражащим фантазию на тему: 'Что было бы, если бы?..' К примеру, мог ли осуществиться сценарий, при котором не возникла христианская церковь? Несомненно. Мог ли победить Наполеон в войне 1812 г.? С достаточной уверенностью можно утверждать - да. Могла ли гитлеровская Германия выиграть Вторую мировую войну? С уверенностью можно говорить - нет. Мог ли Гитлер, отдав директиву на осуществление операции 'Морской лев', осуществить успешное вторжение в Англию в 1940 г. Маловероятно, но не исключено. Для серьезных историков, 'ревнителей исторического благочестия' и методологической чистоты, рассмотрение альтернативной истории и ее эвентуальных сценариев является дурным тоном. Действительно, при допущении того, что единственным уроком истории является лишь тот, что из нее никто никогда не извлекает никаких уроков, следует вывод о невозможности его извлечения из события, которое существует в единственном варианте.
Тем не менее, принципиальная многовариантность развития, вероятностный характер истории признавались достаточно давно. Еще Гегель, например, говоря на эту тему, специально ввел термин 'размытой реальности', при которой существует равная вероятность реализации всех возможных сценариев развития, заложенных в конкретной ситуации. Между прочим, даже сугубые приверженцы детерминизма не могут отрицать того, что и при неизменности общего направления, именно поведением людей определяется конкретная форма, в которую выльется результат того или иного исторического процесса. В самом деле, если даже признать, что события на макроуровне [7] - движение народов, классов, государств детерминированы некими законами{1}, все равно социальными или естественными, то полностью противоречило бы научной картине мира мнение, что данные законы действуют и на микроуровне, т.е. на уровне отдельных поступков того или иного человека либо события. За рубежом этот подход практикуется достаточно давно. Причем ему отдали должное как профессиональные историки, так и профессиональные писатели. Так, у А. Тойнби в собрании его сочинений существует целый том 'Альтернативок'. К сожалению, отечественный читатель в переводе может познакомиться только с одной: 'Если бы Александр не умер тогда', опубликованной в журнале 'Знание - сила'. А перу С. Цвейга принадлежит целый сборник новелл под названием 'Невозвратимые мгновения'.
В России энтузиастом альтернативного подхода к истории был Натан Эйдельман, в одной из своих книг рассмотревший ход возможного развития событий в России в случае успеха (даже временного) декабристов. Что касается создания широкомасштабных версий, посвященных не реализованным, но гипотетически вполне возможным путям развития цивилизации, страны, то сегодня их представляют такие отечественные авторы, как Н. Фоменко, А. Бушков, А. Буровский, не без успеха/прибыли, подвизавшиеся на этой ниве, пишущие объемистые труды. Хотя на самом деле их работы не относятся к жанру альтернативной истории, и эти авторы не являются 'чистыми альтернативщиками', поскольку все они работают в жанре так называемой 'криптоистории', получившего широкое распространение в кинематографе, в исторических фильмах с детективным сюжетом. 'Сделаны' эти работы по тому же принципу: то, что вы знаете - это не история, подлинную историю знаем мы, которую сейчас покажем/расскажем. Например, в случае с Н. Фоменко, берется незначительный факт: эпизод в биографии, анекдот, неясность происхождения, отсутствие свидетельств и первоисточников, словом, все то, что не доказать и не проверить, что является периферией интересов серьезной науки. Идея 'раздувается' за счет авторской фантазии, и подкрепленное литературной сноровкой выдается за версию о том, что монгольская империя существовала до конца XVIII в. и ей принадлежали Сибирь и... половина Северной Америки. Здесь комментарии, как говорится, излишни.
Представляет интерес другое: альтернативный подход с общетеоретической точки зрения, т.е. метаисследование, с использованием аппарата и методических разработок в смежных с историей дисциплинах. Что предполагает, между прочим, построение соответствующей онтологической 'модели' объекта исследования и подкрепляющего/дополняющего его соответствующего языка описания. В качестве образца модели исследования можно взять физику, поскольку теорию физики задают существующие в ней: а) законы{2}, б) способ исследования, в) среда исследования и г) объект исследования. В качестве онтологии берем концепцию множественности [8] миров, сформулированную еще Лейбницем в его учении о множественности логически возможных миров. Согласно Лейбницу, объективное существование может обрести любой мысленно воображаемый мир, если его структура не противоречит законам формальной логики. Наблюдаемый нами мир потому стал действительным (существующим актуально), что он оказался наилучшим из возможных миров. Следовательно, можно допустить, что множественность логически возможных миров допускает объективное существование не только принципиально наблюдаемых, но и принципиально ненаблюдаемых миров. Эта концепция логически возможных миров получила дальнейшее развитие в современной логике (Карнап, Витгенштейн, Крипке и др.). Поскольку многообразие логически возможных миров существенно зависит от системы логических законов, лежащих в основании логики и языка описания, то модифицируя эту систему, можно вполне корректно модифицировать и множество логически возможных миров. Такой интерпретационной модели лучше всего соответствует подход системный{3}. Ведь так называемая 'нормальная' или 'серьезная' история пусть неявным, имплицитно подразумеваемым образом, но использует естественнонаучные подходы понятия и принципы, в частности, физикалистское понимание закона и причинности, экстраполируя последнее на трактовку исторических событий. Вообще же имело место 'просачивание' и влияние методологии одной науки на другую, взаимодействие их по принципу дополнительности{4}. Тем самым можно утверждать не голословно, что альтернативная история в системном почтении обладает более глубокой эвристической функцией, чем может показаться на первый взгляд{5}.
Сказанное нуждается в уточнении. Прежде всего, фундаментом конструирования альтернативных миров-отражений является концепция 'вероятностной истории', рассматривающая текущую реальность как последовательность событий, имеющих наибольшую вероятность реализации, т.е. как самую действительную из всех возможных. В свою очередь, 'вероятностная история' опирается на квантомеханические представления о структуре Вселенной. При анализе 'дерева вариантов', порожденных изменением Текущей Реальности, исследователь работает, как правило, с теми сценариями, которые наиболее вероятностно возможны. Наконец, верификация 'альтернативной истории' и ее 'литературная обработка' имеют много общего с обычным литературным процессом, с обычным трудом историка. Определимся в терминах: Текущая Реальность - это история объективная, 'наша', история, осознающая и верифицирующая себя посредством коллективного сознания мира историков. Ее возможность совпадает с ее действительностью. Альтернативная или конструируемая реальность - осознается и верифицируется индивидуальным сознанием, располагается на окраине мира профессиональных историков. Дальнейшее изложение служит теоретическим развертыванием этих положений. [9]
Как правило, конструирование любого события 'нормальной истории' параметризуется двумя величинами: пространством - временем{6}. Считается, что связи между историческими событиями носят причинно-следственный характер: иными словами, существует некоторый динамический закон, управляющий движением истины, причем это управление ( 'движение истории') осуществляется только - и исключительно - от прошлого к будущему. Но локализация объекта в пространстве и времени предполагает применимость к нему понятий пространства и времени; подчинение же объекта динамическим законам сохранения (т.е. законам сохранения энергии Е, импульса Р и момента импульса М) означает применимость к объекту понятия причинности в смысле не просто однозначной связи между двумя событиями, а такой связи, при которой от одного события к другому происходит перенос Е, Р или М. Проще говоря, когда при наличии причинной связи между явлениями А и В явление А с необходимостью порождает явление В. Конкретным проявлением такого понимания причинности в классической механике в период ее становления явились понятия силы и момента силы (И. Ньютон, Л. Эйлер и др.). В ней под причинной связью между событиями А и В понимается такая связь, при которой от А к В происходит передача некого сигнала ( 'распространяется возмущение'). Отсюда всякое изменение в замкнутой системе обусловлено воздействием на нее внешних сил. При отсутствии таких сил все параметры системы остаются неизменными. Уместно задаться вопросом, не отсюда ли идет представление о так называемых 'движущих силах истории', которые при ближайшем, и внимательном рассмотрении оказываются завуалированными законами механики. При всей притягательной наглядности создания подобных исторических построений, основанных на использовании физико-механистической методологии, они обладают одним общим и неустранимым недостатком: объективностью. При таком подходе, например, победа Александра Македонского в битве у Иссы в 333 г. до н.э., когда численное превосходство было на стороне персов, а сам Александр допустил грубый оперативный просчет, никак не объясняется, берется как объективная данность. С другой стороны, неожиданной смерти тридцати трехлетнего Александра подыскивается 'объективное основание', начиная от отравления{7} и заканчивая его якобы 'почти двухмесячным развратом и пьянством', сведшим его в могилу.
Далее. Нормальная, или серьезная история, как известно, изучает жизнь общества, как развертывающийся в физическом времени наблюдаемый мир. Описания исторических событий в такой истории существует либо со слов их очевидца, либо со слов комментатора-историка. Отсюда классическая история видит своей целью построение упорядоченного множества истинных высказываний{8}. В современной науке это направление выглядит главенствующим. Не приходится спорить с тем, что такую историю можно изучать, рассматривая совокупность событий, параметризованных [10] естественными координатами: временем и пространством происшедших событий, по отношению к которым историк выступает в роли их реконструктура: прошлое существует только в версии из настоящего. Что - внимание! - означает: историческому знанию присуща неопределенность. Мы не можем, оставаясь в рамках подхода, отвечающего парадигме 'наблюдательной' истории, приписывать событиям фиксированную истинность - такого алгоритма не существует. Историк, как правило, не является свидетелем описываемый событий. Перед нами, следовательно, опосредованное наблюдение{9} - форма событий, видение которых восстанавливается по сохранившимся информационным следам. Вновь напрашивается аналогия с естествознанием, в частности, с палеонтологией, а в ней с одним из ее главных принципов - актуализмом. Сформулированный в 1830 году Ч. Лайелем, он означает: при любых реконструкциях событий прошлого мы исходим из того, что в те времена должны были действовать такие же законы природы, что и ныне. 'Настоящее есть ключ к прошлому' - так формулировал принцип сам Лайель{10}. С другой стороны, следует заметить, естественно-научное 'онаучивание' истории сталкивается с рядом принципиальных трудностей. Так, концепция определения и представления движущих сил истории, существующая в вариантах 'герои' или 'толпа', является противоречивой. Так, в своем 'первом варианте' в переводе на язык статистически-молекулярной физики утверждается, что давление газа создается некоторыми 'избранными молекулами', а не всем ансамблем частиц, что противоречит действительности.
Однако, принимая во внимание, что концептуальный аппарат естественных дисциплин проработан издавна и серьезно, физика, с ее прямой и косвенной верификацией, методами и подходами, долгое время задавала и формировала критерии научности. С точки зрения метатеории, физика является простейшей наукой, поскольку ее объектами исследования выступают системы, описываемые сравнительно небольшим числом параметров. Одним из сложнейших( во всех отношениях - сточки зрения базовой теории) разделов физики является квантовая механика атомов и молекул, объясняющая характер химического взаимодействия веществ. На 'лестнице наук' химия стоит выше физики - ее объекты исследования (вещества) с физической точки зрения сложны. Продолжая движение 'вверх по лестнице', мы последовательно перейдем к биологии (основу ее образуют белковые молекулы), психологии (которая работает с мозгом - наиболее сложной биологической структурой), социологии (где 'базисной единицей' является личность) и, наконец, истории, рассматривающей социумы в их динамике. Во всех случаях методология и сама схема 'работы' науки неизменна и сводится к построению трех классов моделей: объекта, среды и взаимодействия. Так вот: единственная проблема заключается в том, что создание модели взаимодействия ( 'событие в истории') невозможно строго математически, т.е. строго научно{11}. Отсюда есть все основания говорить и строить модели вероятностной (альтернативной) истории, опирающейся, как мы уже отмечали, на квантово-механические представления о Вселенной. [11]
Значит, приходится заключать, что история неоднозначна: существует не единственное фиксированное прошлое, но некоторое распределение альтернативных историй, различающихся вероятностью реализации.
Для вероятностного подхода существующая однозначная история играет такую же роль, что классическая траектория частицы в квантовой механике: она описывает совокупность наиболее вероятных событий. Но делать какие-либо выводы из изучения только этой совокупности рано. Для того чтобы выделитъ реальные, а не случайные закономерности исторического процесса, необходимо принять во внимание другие, т.е. альтернативные возможности истории. В математической интерпретации получаем вероятностный континуум, в котором каждое событие рассыпается на бесконечный ряд взаимосвязанных проекций. В такой модели нет никакой выделенной действительной или объективной исторической реальности. Собственно есть лишь текущая историческая реальность, которую конструирует психика, дабы упорядочить процесс рождения/уничтожения исторических состояний. Подчеркнем: мы имеем дело с нетривиальным обобщением 'пространства истории' на статистическое пространство, являющееся некоторым достаточно далеким аналогом пространства квантового. Интегрируя по всем возможным событиям, получаем распределение вероятностей исхода события или даже истории в целом. Главное, что мы здесь сталкиваемся с подобием 'принципа суперпозиции': до тех пор, пока внешний по отношению к системе 'история' наблюдатель не фиксирует калибровку, все возможные события в истории пребывают в смешанном состоянии, некоторые из них - возможны, а некоторые - нет. Создаваемая историческая реальность вполне субъективна: задается исторический континуум всех возможных состояний, но выделяется (актуализируется) как текущая реальность лишь одна{12}. Иными словами, речь действительно может идти о 'навязывании' Прошлому определенного формата - 'туннеля реальности', в котором историком-альтернативщиком задается цель, граничные условия и канва сценария того или иного события.
Здесь большой проблемой является обстоятельство, зачастую не осознаваемое авторами, работающими в этом жанре, приводящее к 'заболтаннос-ти', к профанации самой идеи альтернативной истории. Буквально это означает следующее: альтернативную историю сочиняют{13}, в то время как ее надо конструировать. Иными словами, владеть технологией. Суть дела не меняется, когда альтернативная история 'подается' в научном изложении. Такое наукообразие создает лишь ложное ощущение математической строгости авторских размышлений. [12] Вообще следует четко различать ускоряющие (физические) технологии и управляющие (гуманитарные). Если первые оперируют с физическим пространством-временем, материей и объективными, не зависящими от наблюдателя смыслами, то вторые работают с информационными сущностями, внутренним временем и личными (субъективными) смыслами. Их можно рассматривать как своего рода 'технологии в технологиях', создающих информационное пространство цивилизации, включающей в себя культуру, религию/идеологию и науку{14}. Функция физических технологий - согласование человека и мира. Миссия же гуманитарных технологий - взаимная адаптация техносферы и человека. В самом общем смысле, физические технологии заключают в себе объективные возможности истории: они отвечают за то, что происходит, а гуманитарные управляют субъективными вероятностями и отвечают за то, как это происходит. В этом случае создание версий тех или иных исторических событий, выполненных в режиме/формате альтернативной истории, следует рассматривать как разновидности гуманитарных технологий.
Предположим, что у нас создано аналитическое, т.е. претендующее на объективность ( 'причинность') описание полной совокупности тех или иных исторических событий. Пространство исторических событий может быть задано чисто математически - как формальное векторное пространство, в котором могут реализоваться события любого (действительного или возможного) состояния системы. Затем фиксируется исходное и конечное - желательное - состояние системы. Далее рассматриваем пути, связывающие первое состояние со вторым. Чем больше независимых путей может быть найдено, тем выше размерность пространства исторических событий. Если в какой-то ситуации решение (событие) является единственным, то пространство решений можно назвать простым (безальтернативным). Если решения нет вообще, то пространство можно назвать - тупиковым. Класс решений, при котором пространство событий, т.е. их возможность, с каждым следующим шагом уменьшает их размерность, т.е. альтернативность, носит название воронки событий. Когда пространство решений на дне воронки явится достаточным и необходимым условием для реализации того или иного события, то оно не может не произойти ( 'фатальный характер воронки'). Иными словами, возможность события становится его действительностью. Выбираем из этой совокупности те высказывания, описывающие события, достоверность которых представляется проблематичной ( 'вероятной'). В зависимости от подхода самого исследователя, вероятность возможности события либо интуитивно чувствуется, либо аналитически вычисляется, как мера неопределенности в наших знаниях о описываемых явлениях. С этим обстоятельством связано существование исторической свободы: в моментах неопределенности эволюция социума, общества принципиально непредсказуема. Конфигурация исторических событий 'расплывается' - возникает 'интервал свободы', в пределах которого можно создавать и реализовать любое подмножество событий (хотя, быть может, и с малой [13] вероятностью). Однако, поскольку в действительности мы знаем, имеем, живем только в одной ( 'реальной') истории, конструирование 'альтернативной' цепочки событий опирается на эксплуатацию системных свойств истории. Это предполагает, что любая система, обладающая сложной и развитой структурой, в случае выведения ее из равновесия стремится вернуться в исходное состояние. Это так называемый принцип Ле-Шателье{15}, который, в отсутствие известных всем законов истории, можно рассматривать в качестве представления, объясняющего характер объективной, действительной устойчивости свершающихся и свершившихся исторических событий и закономерностей. С этой точки зрения создание альтернативной исторической версии представляет собой переформатирование контекста, происшедших событий при максимальном сохранении событийной структуры текущей Реальности. Последовательное следование этому принципу сразу переводит в разряд некорректных вопрос о действительности (вероятности реализации) сильных отклонений (невероятных событий) в базовой, 'текущей' истории. Они в ней - не возможны! Однако - внимание! - слабые отклонения возможны, они случаются. Они провоцируют отклик в системе (истории), когда единая историческая линия событий изгибается, возникают 'волны событий'. То или иное событие словно 'размазывается' во времени и пространстве, становится возможным еще когда-то или где-то. Алгоритм этой модели: 'минимальное изменение реальности' - 'развитие отклонения' - 'максимально ожидаемая реакция' - 'спад отклонения' - 'возращение к базовой реальности' был предложен в 1959 г. А. Азимовым{16}. Модель оказалась эффективной и была использована целым рядом писателей-фантастов и историков-альтернативщиков. Не менее эффективной - и тоже рабочей - является версия 'критических моментов истории', выполненная в рамках синергетической парадигмы, это так называема 'бифуркационная модель'. В рамках этой модели историческая действительность может быть непротиворечиво описана некой совокупностью уравнений. Причем, они дают непротиворечивые результаты, за исключением выхода за их пределы, когда решение терпит неудачу. 'Базовая реальность' в этой модели также является устойчивой, но только до некоторого критического отклонения/значения17. Иными словами, ничтожное, донельзя случайное отклонение/изменение параметров системы (так называемые 'флуктуации') приводит к заметному отклонению конструируемой реальности от базовой (в так называемых 'точках бифуркации'). Если экстраполировать это на объективную историю, то примеры типичных флуктуации: смерть Александра Македонского, задержка Юлия Цезаря при входе в сенат или тот же случай ( 'фарт в истории'), а бифуркаций: войны, революции, эпидемии. [14] Чем сложнее 'пространство истории' (т.е. множество всех факторов, событий, обстоятельств, влияющих на состояние системы 'история'), тем, как правило, больше возможных точек бифуркаций, больше существенно различающихся конечных позиций, тем сильнее искушение 'обогатить' и разнообразить реальность действительной истории. С этим связано стремление работающих в этом жанре обогащать создаваемую ими эвентуальную реальность конструктами, т.е. гипотезами и версиями, зачастую весьма фантастическими, вроде 'Ледокола' Суворова или тех же гипотез Бушкова и Фоменко.
Следует особо подчеркнуть, что все сложности построения подобных 'точек ветвления' априори завязаны на представлении о том, что у истории нет цели, она объективна, исторический процесс, разворачивающийся в пространстве и во времени, надличностен и Вселенная в целом безразлична к человеку и человечеству. На сегодняшний день системная модель является лучшим из известных и апробированных аналитических описаний альтернативной истории. Однако у нее есть один существенный недостаток, который сводится к тому, что эта модель абсолютизирует принцип 'гомеостатической устойчивости' истории. Иными словами, предполагается, что реальность 'текущей истории' задана априори: это единственная воплотившаяся в действительность реальность. В этом случае все альтернативные построения носят характер 'подгонки под ответ', поскольку предполагается, что чем больше расстояние между явлениями в пространстве исторических событий, тем больше сила, стремящаяся вернуть события в их исходное состояние. Это означает, что, к примеру, Александр Македонский не мог не умереть, Наполеон Бонапарт не вторгнуться в Россию и не проиграть, а Гитлер не 'провалить' план 'Барбаросса'. С точки зрения метатеории такие версии не эвристичны, поскольку уже через несколько сотен лет сливаются с сценарием реальной истории (при сколько-нибудь отличных от нуля вероятностях реализации альтернативных моделей).
Бифуркационная модель также имеет свой недостаток, поскольку настаивает на том, что в случае выхода за пределы устойчивости системы, причинно-следственные связи разрушаются, а 'волновые процессы' способны 'накрыть' всю историческую реальность.
В этом случае верифицируемость истории падает по мере удаления от 'Базовой реальности'; 'на краю' континиуума оказываются линии событий с непросчитываемой вероятностью реализации или даже с отрицательной вероятностью{18}.
На наш взгляд, способом преодоления этих проблем может стать отказ от исключительного 'эксплуатирования' физико-математической методологии и сопряжение ее с принципами и разработками современной психологии, прежде всего социальной.
В завершение вот что можно извлечь в качестве выводов. Первый из них. Перечисленные модели 'альтернативной истории' прежде всего подразумевают либо знание историком-альтернативщиком 'объективных законов истории', либо то, что он должен осознавать меру своего незнания в качестве отправного шага своих построений. Второй вывод: 'уроки истории' не [15] существуют, раз нет только единственно возможной, ставшей действительностью историей. Вывод третий: действительность 'текущей реальности', которую конструирует сознание, с тем чтобы упорядочить в настоящем психические процессы, и так называемая 'объективная история', в которой 'отслаиваются' события прошлого, ничем не лучше (и не хуже) любой другой вероятной реализации. Когда мир истории есть всего лишь вероятностный континуум, в котором каждое событие рассыпается на бесконечный ряд взаимосвязанных проекций (альтернатив), то в нем нет и не может быть никакой выделенной 'нашей' или абсолютной реальности. И четвертое: в такой интерпретации история предстает наукой способной 'притягивать' или 'отталкивать' те или иные события, варьируя их вероятности. Пятый вывод: выделяя уровни исследования, в том числе и такому принципу, мы привносим в модель исторической науки дополнительную структурность, а в историческую реальность - дополнительную размерность и объемность.
Примечания
{1} Заметим, как и всякое сложное понятие, термин 'исторические законы' имеет достаточно размытый семантический спектр, или, в терминах логики, 'понятие объемно неточное и содержательно неясное'. А еще подразумевает наличие у 'серьезного историка' осмысленных представлений об этих законах, либо, в крайнем случае, он должен сознавать меру своего незнания этих вопросов и проблем.
{2} Точности ради, следует заметить, что в своем анализе или описании тех или иных событий, каждый историк-профессионал использует принцип (закон): мнение не должно противоречить строго установленным фактам, но вправе противоречить любым концепциям, сколь бы привычными и устоявшимися они ни были.
{3} Государство в истории, кирпич на дороге, сама история, рассматриваемая как совокупность ситуаций и связей между ними, - примеры систем.
{4} Так вопрос, характеризует ли неоднозначность саму историю или лишь процесс ее познания (носит ли альтернативность истории онтологический или гносеологический характер), породит дискуссию, аналогичную соответствующим спорам в квантовой механике.
{5} Так, например, простейшим применением вероятностной модели истории является переход к вероятностному распределению результатов 'нормального боя' в построениях генштабистов Второй мировой войны. В проведенной в 1940 году советским генштабом игре Жуков 'выступил' на стороне немцев... и выграл!
{6} Отдельной проблемой является вопрос о том, с каким временем имеет дело история: внутренним или внешним. Так, 'ощущение' историчности событий есть одна из метафор аспектного, внутреннего времени, при описании которых, однако, используется внешнее (физическое) время, порожденное аспектом 'пространство'. Даты, хронология - это физическое время, оно определяется через периодические процессы (смена дня и ночи, движение математического маятника, атомный распад). Внутреннее время системы определяется через изменение ее структуры (рождение новых структурных факторов). В отличие от физического, оно скорее ощущается, нежели дается. Его специфика хорошо иллюстрируется на примере отношений истории двух влюбленных, когда один из них что-то уже ощущает, хотя ничего еще не произошло. Эта проблема, по-видимому, носит структурно-системный характер, поскольку 'пространство' и 'время' связаны аспектной неопределенностью: они не могут быть точно определены одновременно.
{7} Невероятно, но факт: в качестве фигурантов отравителей называют Аристотеля. Даже находят мотив: месть за смерть племянника.
{8} Строго говоря, это только идеализация. Если рассматриваемая совокупность событий достаточно велика и разбросана во времени и пространстве, чтобы образовать структурную систему, в ней обязательно будут события с неопределенной истинностью: то есть те, которые не истинны и не ложны, либо, напротив, и истинны, и ложны.
{9} Заметим, что в рамках квантовой механики физический мир также подразумевает фигуру наблюдателя и в его отсутствие теряет всякую определенность.
{10} Непосредственно в прошлое заглянуть невозможно ни историкам, ни палеонтологам. Любые наши суждения о прошлом есть лишь более или менее вероятные предположения. Динозавры в реставрации Спилберга и динозавры академика Л.П. Татаринова несколько разные, однако, экспериментально проверить/увидеть нельзя ни первых, ни вторых - ни сегодня, ни в будущем. Необходимо признать, что на логическом уровне проблема неразрешима, это вопрос не разума, а веры.
{11} Так, закон всемирного тяготения позволяет рассчитать движение любого тела во Вселенной под влиянием других тел. Но - увы! - только теоретически: уравнения, необходимые для описания движения всего трех изолированных тел под влиянием притяжения друг друга, столь сложны, что их решение не удавалось получить три столетия, до 60-х годов XX века! Систему с большем количеством объектов, и при увеличении степеней их свободы, т.е. собственно историю, описать математически невозможно! Это означает, между прочим, что написать историю жизни одного человека можно, но эта история никогда не бывает историей только этой жизни, вне пересечения ее с другими.
{12} Заметим: в вероятностной, т.е. альтернативной истории с философской точки зрения, выбор создаваемой исторической реальности является экзистенциональным актом и предполагает наличие волевого и креативного ресурса! Нерешенной проблемой является лишь вопрос, можно ли выйти за пределы 'заданного множества решений' применительно к деятельности конкретного исторического лица, т.е. может ли Наполеон стать выше Наполеона, стать выше своих комплексов и пристрастий.
{13} Объективности ради, следует выступить в защиту литературного подхода и заметить, что индетерминированный характер истории приводит к замене каждого фиксированного истинного события 'спектром событий', более или менее широким. Если история многозначна, то естественно описывать ее многозначным (литературным) языком.
{14} Сказанное принципиально: особенностью исторической науки является самодействие. Будучи созданной, 'теория истории' становится частью человеческой культуры, элементом общественного сознания, эволюцию которого она призвана описывать. Иными словами, она воздействует на объективный мир в границах своего представления об этом мире, которое защищают, развивают и дополняют носители представления - историки.
{15} Иначе говоря, в ответ на любое изменение своего состояния система ведет себя таким образом, чтобы скомпенсировать эффект этого изменения. Данный закон известен в химии как правило Ле Шателье, в физике - как правило Ленца. В частном случае перед нами закон статистического гомеостаза, а в общем - разновидность законов сохранения.
{17} Конечно, Текущая и Базовая реальность обладают большой устойчивостью. Но эта устойчивость не безгранична. Человек - творец истории (это не банальность, а констатация) своими решениями и поступками либо утверждает сделанный выбор, либо ставит его под сомнение. Если сомнение перейдет некоторое пороговое значение, то историческая действительность претерпит радикальные изменения. Так в отдельно взятой стране и семье старший Ульянов (отец) верой и правдой служил, получал награды, поднимался по служебной лестнице, а младший (сын) читал, думал и... готовился в революционеры. Мы вновь сталкиваемся с проблемой рассогласованности времен: внешнего и внутреннего, когда можно жить в одном, а думать о другом. Словом, классика: 'порвалась связь времен'.
{18} Например, при бросании стандартного игрального кубика вероятность того, что при этом выпадет семерка - отрицательная, поскольку это противоречит самому определению системы 'игральный кубик'.
Свернуть